Мустанг и Чика  - Максимилиан Раин

Врач покачал головой задумчиво, вроде как «тут уж сам решай», и направился по своим делам. Как и я, влекущий горестно свои косточки на выход.

Далее сегодня по программе веселуха у Шиловского. Прогулялся по темнеющим улицам до начала репы. Пацанва встречноспешащая респекты не забывали раздавать. Даже вэшники из гансового класса что-то уважительное вякнули. Приятно, блин медовый. Будто взрослым никогда не оказывался.

На репе немного поцапался с Толяном. Он, видите ли, на какую-то свадьбу в среду всех подпряг, никого не предупредив. А я, может быть, завтра Джеральда Форда буду принимать. Шоколадками он ко мне лакомиться приедет.

Надо знать мелочно-мстительного Шиловского. Место вокалиста конкурсной песни теперь надёжно застолблено за Дениской. Ну и хрен им всем в обе ноздри. Домой не заходил и после репы сразу пошкандылял на дежурство.

В больницу прискакал тютелька в тютельку. На смене дежурили знакомые мне лица: врач Леня и медсестры Надежда с новенькой Олей. Врач изобразил приветственный жест, а Надюха зло на меня взглянула и пробурчала:

- Если не ты, давно бы твою мать ссаными тряпками с работы погнали. Медперсоналу вместо неё пришлось в выходные санитарить.

Переоделся в рабочую одежонку и явился перед недовольные очи Надюхи, состроив залихватский вид, сдобренный улыбочкой:

- Санитар Чекалин к ночным подвигам готов!

Как не старалась медсестра сохранить серьезное выражение, не получилось. Полное лицо расплылось улыбкой.

- Иди, трудись, аспид. Позже поговорим.

Санитарствовать пришлось самую малость. Вызовы были редкими и необременительными. Первым делом метнулся к Инне, но к ней всё равно не пустили. У неё теперь работала личная обслуга - молодая девушка восточного типа. Вот это поворот! Так кто же она такая, вернее, её папа? На Олимпе небось процветает. Имеется ввиду, на партийном. Ну и что? Всё равно это ничего не меняет.

Пора уже активировать древние знания. Рей, по правде говоря, предупреждал о каких-то жутких последствиях. Ну, сдохну, ну, превращусь в какое-нибудь чудище с кривыми ногами. Хм, мне не привыкать. Воображение разыгралось не на шутку. Представилась сцена из фильма «Красавица и чудовище». Я, лохматый весь и с зубами наперевес, радостно гоняюсь за несчастной Инной и вынуждаю её себя поцеловать. И чего мы тогда имеем в сухом остатке?

В женской палате тихо плакала старушка Авдотья.

- Что-нибудь надо? Я принесу, - предложил ей.

- Посиди со мной, молодой человек. Умереть бы мне, да Господь все никак не призывает. Видно, много я нагрешила, раз такая судьба выдалась, - горестно промолвила старушка.

- Паша я, санитар. Разве вы меня не признали? - открылся ей.

- Глазами я слаба стала. Не узнала, извини.

- А почему вы плачете?

- Как мне не плакать. Соседка Зинаида сама с сердцем слегла. А больше некому обо мне заботиться.

Выяснилось, что всегда жизнерадостная старушка на самом деле пережила много горя в своей жизни. Трое её сыновей сгинули на войне, осталась только младшенькая дочка, а от неё внучок Макушка. Надо же такому случиться. Лет пять назад дочь в мужем попали в авиакатастрофу. Авдотья взяла сироту к себе жить и обихаживала его, как могла. Парень вырос добрым и хозяйственным. Учился в просторской школе на отлично. Мечтал стать врачом, как его мать.

- Это семейная традиция у нас такая - помогать людям, - монотонным голосом вспоминала старая Авдотья, - Я сама всю жизнь медсестрой проработала. Мать моя целительствовала страждущих, и бабушка тоже. Я даже кое-какие заговоры знаю для людей и животных. Люди ко мне приходили, пока перед войной не посадили за подрывную деятельность и религиозную пропаганду. А я ничего не подрывала, только лечила и утешала.

- У вас, бабуля, экстрасенсорные способности, значит, имеются? - сорвалось с языка.

- Мудрено и непонятно выражаешься, - строго выговорила старушка, - Ведуньей я всегда была.

Несколько месяцев назад снова горе пришло в деревянный домик Авдотьи. Максим учился уже в девятом классе. Осень выдалась теплая. С другом пошли рыбачить после школы и оба не вернулись. Милиция выдала справку, что оба школьника утонули. Дело закрыли. Старушка погоревала, заказала службы в оставшихся не уничтоженными московских храмах, и продолжила свою скромную жизнь, прося в ежедневных молитвах Богородицу умолить Господа поскорей забрать ее к родным.

Соседи ей помогали чем могли справиться с горем. Особенно постаралась Зинаида, тоже старая женщина, но помоложе и покрепче. Она и дрова поколет, и воды из колодца нанесет, а если надо сготовит и принесет. Вот она и обихаживала Авдотью в больнице после того, как та в гололедицу упала и сломала себе бедро двумя неделями назад. А вчера ее выписали, хотя старушка ходить сама не может. Некому её забрать.

Мля, положеньице, хуже некуда. И где, грубо говоря, органы опеки? Почему их нет там, где они реально нужны?

- У меня хозяйство, куры, гуси, козы. Соседи, должно быть, разобрали, покамест меня дома не было. Долго тяготить их не по-людски. Надо мне возвращаться. Как-нибудь доползу, управлюсь, - вдруг произнесла Авдотья, словно прочитав мои мысли.

- Я вам помогу. Завтра с утра домой перевезу. Надо с водилой Скорой только договориться, - успокоил я несчастную старушку, - Мне идти, работать надо. Ещё подойду.

Врач Леонид уже собирался всхрапнуть, пока никто не тревожил. Я подкатил к нему и принялся одолевать вопросами об Инне. Отвертеться от надоедливого меня ему не удалось. Вместе стали выяснять по записям её данные. По отчеству она оказалась Викторовна. Поразило, что в обозначении адреса места жительства стоял прочерк. Данные по другим болезням отсутствовали. Будто девушка только несколькими неделями ранее родилась на свет. Что за идиотские секретности на пустом месте?

Леня устало на меня взглянул, как бы говоря: «Отцепись по-хорошему» и пошаркал в ординаторскую. Я поскакал вниз к шоферам. Договориться сразу не удалось. Направляли к начальству: «Пусть распоряжения дают, тогда милости просим». Вот и ладненько. Хлопнули по рукам на трёхе.

Теперь осталась ещё одно деликатнейшее дело. Надя отправила напарницу домой к семье, к радости последней, и ожидала меня в сестринской с накрытым столом, где вокруг гордо возвышающейся посередине бутыли с домашним вином перемежались салатики, нарезанные колбаски и прочее сало. Немедля приступили к процессу. Пока пищеварительному. Нажрамшись и наклюкамшись, я почему-то долго не мог взвести курок. Чего-то алкоголь меня здорово глушит. Толстуха, будто ожидавшая такого исхода, моментально прильнула к агрегату и умелыми действиями привела его в порядок. В благодарность я дал себя оседлать и прокатил бешеным аллюром. Набросав после трудов праведных еще сала и колбасы в тощее пузо, я завалился здесь же спать.

Чвакнула дверь. В лицо ударил свет. Сестринская наполнилась топотом, сопением и приглушенными голосами. Я вскочил с лежака, но было поздно. Навалилось сразу несколько потных тел, схватили за шею, руки, ударили под дых. Силился посмотреть, что там происходит с Надюхой, но голова отказывалась поворачиваться.